Замираю у окна. Ночь черна. Ливень с плеском лижет стекла. Ночь продрогла и измокла. Время сна. Время тихих сновидений, Но тоска прильнула к лени, И глаза ночных видений Жадно в комнату впились. Закачались, унеслись. Тихо новые зажглись… Из-за мокрого стекла Смотрят холодно и строго, Как глаза чужого бога, — А за ними дождь и мгла. Лоб горит. Ночь молчит. Летний ливень льнет и льется Если тело обернется — Будет свет. Лампа, стол, пустые стены, Размышляющий поэт И глухой прибой вселенной.
На кладбище
Весна или серая осень? Березы и липы дрожат. Над мокрыми шапками сосен Тоскливо вороны кружат. Продрогли кресты и ограды, Могилы, кусты и пески, И тускло желтеют лампады, Как вечной тоски маяки. Кочующий ветер сметает С кустарников влажную пыль. Отчаянье в сердце вонзает Холодный железный костыль… Упасть на могильные плиты, Не видеть, не знать и не ждать, Под небом навеки закрытым Глубоко уснуть и не встать…
У Балтийского моря
1. «Ольховая роща дрожит у морского обрыва…»
Ольховая роща дрожит у морского обрыва, Свежеющий ветер порывисто треплет листву, Со дна долетают размерные всплески и взрывы, И серый туман безнадежно закрыл синеву. Пары, как виденья, роятся, клубятся и тают, Сквозь влажную дымку маячит безбрежная даль, Далекие волны с невидимым небом сливают Раздолье и холод в жемчужно поющую сталь. А здесь, на вершине, где крупная пыль водяная Осыпала старые камни, поблекшие травы и мхи, — Поднялся лиловый репейник, и эта улыбка цветная Нежнее тумана и дробного шума ольхи…
2. «Гнется тростник и какая-то серая травка…»
Гнется тростник и какая-то серая травка, Треплются ивы по ветру – туда и сюда, Путник далекий мелькает в песках, как булавка, Полузарытые бревна лижет морская вода. Небо огромно, и тучи волнисты и сложны, Море шумит, и не счесть белопенных валов. Ветер метет шелестящий песок бездорожный, Мерно за дюнами пенье сосновых стволов. Я как песчинка пред этим безбрежным простором, Небо и море огромны, дики и мертвы, — К тесным стволам прижимаюсь растерянным взором И наклоняюсь к неясному шуму травы.
3. «Ветер борется с плащом…»
Ветер борется с плащом И дыханье обрывает. Ветер режущим бичом Черный воздух рассекает. В небе жутко и темно. Звезды ежатся и стынут. Пляска волн раскрыла дно, Но сейчас другие хлынут. Трепыхаются кусты — Захлебнулись в вихре диком. Из бездонной пустоты Веет вечным и великим. Разметались космы туч И бегут клочками к югу. На закате робкий луч Холодеет от испуга. Волны рвутся и гремят, Закипают тусклой пеной, И опять за рядом ряд Налетает свежей сменой. Только лампа маяка Разгорается далеко, Как усталая тоска, Как задумчивое око.
4. «Еле льющаяся зыбь вяло плещется у пляжа…»
Еле льющаяся зыбь вяло плещется у пляжа. Из огромных облаков тихо лепятся миражи. Словно жемчуг в молоке, море мягко, море чисто, Только полосы сквозят теплотою аметиста. Солнце низко у воды за завесой сизой тучи Шлет вишневый страстный цвет, тускло-матовый, но жгучий. Мокрый палевый песок зашуршит, блеснет водою, И опять сырая нить убегает за волною. Горизонт спокойно тих, словно сдержанная нежность, Гаснут тени парусов, уплывающих в безбрежность, — Это тучи и вода с каждым мигом всё чудесней Чуть баюкают закат колыбельной сонной песней…
5. «Видно, север стосковался…»
Видно, север стосковался По горячим южным краскам — Не узнать сегодня моря, не узнать сегодня волн… Зной над морем разметался, И под солнечною лаской Весь залив до горизонта синевой прозрачной полн. На песке краснеют ивы, Греют листья, греют прутья, И песок такой горячий, золотистый, молодой! В небе облачные нивы На безбрежном перепутье Собрались и янтарятся над широкою водой.
Снегири
На синем фоне зимнего стекла В пустой гостиной тоненькая шведка Склонилась над работой у стола, Как тихая наказанная детка. Суровый холст от алых снегирей И палевых снопов – так странно мягко-нежен. Морозный ветер дует из дверей, Простор за стеклами однообразно-снежен. Зловеще-холодно растет седая мгла. Немые сосны даль околдовали. О снегири, где милая весна?.. Из длинных пальцев падает игла, Глаза за скалы робко убежали. Кружатся хлопья. Ветер. Тишина.
Из Флоренции
В старинном городе, чужом и странно близком, Успокоение мечтой пленило ум. Не думая о временном и низком, По узким улицам плетешься наобум… В картинных галереях – в вялом теле Проснулись все мелодии чудес, И у мадонн чужого Боттичелли, Не веря, служишь столько тихих месс… Перед Давидом Микеланджело так жутко Следить, забыв века, в тревожной вере За выраженьем сильного лица! О, как привыкнуть вновь к туманным суткам, К растлениям, самоубийствам и холере, К болотному терпенью без конца?..
Война
Песня войны
Прошло семь тысяч пестрых лет — Пускай прошло, ха-ха! Еще жирнее мой обед, Кровавая уха… Когда-то эти дураки Дубье пускали в ход И, озверев, как мясники, Калечили свой род: Женщин в пламень, Младенцев о камень, Пленных на дно — Смешно! Теперь наука – мой мясник, Уже средь облаков Порой взлетает хриплый крик Над брызгами мозгов. Мильоны рук из года в год Льют пушки и броню, И всё плотней кровавый лед Плывет навстречу дню. Вопли прессы, Мессы, конгрессы, Жены – как ночь… Прочь! Кто всех сильнее, тот и прав, А нужно доказать, — Расправься с дерзким, как удав, Чтоб перестал дышать! Враг тот, кто рвет из пасти кость, Иль – у кого ты рвешь. Я на земле – бессменный гость, И мир – смешная ложь! Укладывай в гроб Прикладами в лоб, Штыки в живот, — Вперед!